Посвящение в Мастера

ПЮрЕ, литературный проект
Guest 24 февраля 2012 в 15:16

- “Времени запор”,- уже миролюбивым тоном поправила Катарина.- Пойдем, я покажу. Она в соседней комнате.

- Подожди, Катя. А про какой это стриптиз сказал... ик.. этот гадкий господин?

- Сама ты...- начала было снова Катарина, но, встретившись взглядом с умоляющими глазами Ходасевича, передумала браниться и просто махнула рукой в сторону не прекращающей кружиться тусовки.- Вон там. Поспеши, а то стриптизершу без тебя разденут! - и расхохоталась низким хрипловатым смехом.

Когда они уже выходили из прокуренной, наполненной бесшабашным весельем, безмерным хохотом и пьяными вскриками комнаты, до них донесся счастливый, победный Никин клич: “Вася, я ее раздела!”

- Вот дура! - не удержавшись, прокомментировала Катарина.- Теперь тебе придется шмотки с себя скидывать. А ведь ты плоская, как мой гончарный круг!

- Ну-ну, Катарина! Ты ж такая вежливая сначала была! - мягко осадил художницу Ходасевич.- Лучше показывай, где тут “Времени...” А-а, вот оно что!

*4*

Оказывается, столы из большой барной комнаты перекочевали в малую, предназначенную, видимо, для изолированных попоек. Столы были составлены в виде ломанной кривой и ломились, но не от яств, а от керамических штучек.

- Вот это да! - подивился обилию изделий из светлой и темной глины Ходасевич.- Наверное, не меньше года на это ушло?

- Меньше. За семь с половиной месяцев слепила.

- Ну-у, так ты не только плодовита, но и шустра! Ночи напролет обжигала! Жертвуя сексом?

- Всякое бывало,-Катарина ничуть не смутилась.- Смотри, это детская керамическая дорога. Представляешь, в эти вагончики белых мышей посадить? Клево, скажи? Театр зверей имени Дурова (я слышала, он до сих пор есть в Москве) от зависти сдох бы... прости, умер, если бы увидел эту дорогу!

- А это что за странные часы? - Ходасевич держал в руках необычную вещицу - помесь песочных часов с предметом, без которого современный человек вряд ли представляет свою жизнь.- Это - часы, а это, если не ошибаюсь...

- Унитаз,- подсказала Катарина.- Часы, плавно переходящие в унитаз. Именем этой работы названа вся моя выставка - “Времени запор”.

- Отчего так? - продолжая вертеть в руках удивительный “запор”, спросил Вадька.- Зачем время пускать туда же, куда и...

- А ты всегда используешь свое время разумно? - недоверчиво усмехнулась Катарина.- Це-ле-со-об-раз-но?.. Не поверю! Наверняка ведь просираешь немало часов!

- Всякое бывает,- согласился Ходасевич.

- Вот видишь,- Катарина небрежно расчистила от своих поделок место на столе и, высоко задрав полы платья, уселась. Ходасевич уставился на ее ножки в светлых колготках.- Садись, еще будет время поглазеть. Время у нас часто уходит насмарку. А знаешь, в каких случаях?.. Когда у нас возникают проблемы с инспирацией. У тебя, кстати, как сейчас с инспирацией?

- С чем-чем? Катарина, лучше б ты материлась! Тебе это больше идет, а мне понятней!

- Эх, ты, невежда! Не знать значения такого слова! Да ты и часа не можешь без него обойтись! Это твой воздух, Вадик, твой хлеб, твоя самая большая любовь!

- Ну вот, запричитала! Моя самая большая любовь - это любовь музы, которая как кинула меня месяц назад, так с того дня носа и не кажет!

- А я о чем говорю? Инспирация - это молоко из груди твоей неверной музы!

- Ну-ну, потише! Моя муза слишком молода, чтобы я из ее груди молоко сосал!

- А ведь сосешь,- Катарина томно потянулась, закатила кокетливо глазки, сладко провела языком по верхней губе (и проделала все это так искусно, так артистично),- сосешь ведь, глупенький, и упиваешься этими редкими мгновеньями! - потом вдруг резко наклонилась навстречу Ходасевичу и ужалила-поцеловала его в шею, оставив неровный пятак засоса. Подняла голову и разразилась густым, как барабанный марш, хохотом.

- Что ты делаешь, ненормальная?! - Вадька шутливо оттолкнул от себя девушку и тоже рассмеялся.- Хоть ты тресни, но не стану я сосать у своей музы грудь!

- Ну и дурак! - не на шутку разозлилась Катарина.- Инспирация - это вдохновение, балда!

- А по-моему, внушение,- уже не так непримиримо, но все же продолжал упрямиться Вадька.

- Нет, вдохновение! Твое духовное сношение с Богом... А по большому счету - может, и внушение. Господь внушает тебе гениальные свои идеи и проекты, осеменяет ими твое неразвитое, никудышное, как глинозем, сознание. И часто делает это совершенно напрасно. Ведь ты неблагодарный, ограниченный и без царя в голове! Это ж надо - унитаз со свистком! Такое только ты мог придумать!

- А ты лучше, что ли? Приравнять время к продуктам пищеварения! А?.. У меня унитаз-фарс получился, а у тебя штучка похлеще - толчок-палач! Так что, Катарина, мы с тобой одного поля ягоды,- философски заключил Ходасевич. Затем весело так глянул по сторонам: - У тебя выпить ничего нет?

- Нет... не одного поля,- глядя на Вадьку совершенно серьезными, бледно-зелеными, цвета разведенного виноградного сока, глазами, не согласилась Катарина.- Ты, Ходасевич, уничижительно относишься к вдохновению.

- Я мастер. Зачем мастеру вдохновение?

- Тогда тебе и муза ни к чему.

- Ну, это ты зря! Муза - совсем другое дело. Без нее мне никак нельзя!

- Дурачок! А муза что дает тебе? Вдохновение! На то она и муза!

- Ну ты сказала! Разве можно назвать вдохновением то, что дает муза? Это все равно что наше Сумское море приравнять к Черному или Балтийскому! Лужу - к морю! Ты понимаешь, о чем я говорю? Разве вдохновеньице, назовем его так, разве вдохновеньице, дарованное музой, может сравниться с тем подъемом, который ощущаешь, когда к тебе неожиданно приходит... Бог? Да, Бог! Как же редко случается со мной такое!.. Тебя удивляет, что я вспомнил о Боге? Но вдохновение и в самом деле милость Божья! Лишь Его одного. По сравнению с ним импульсы, которые временами сообщает нам муза,- детский лепет! Ведь музой оборачиваются исключительно земные вещи. Ну, какой пример привести?.. Цветущий сад - первое, что сейчас пришло в голову. Он создает поэтическое, ни к чему не обязывающее настроение. Из-под пера как бы невзначай сыплются легкие буквы-лепестки, которым уготовано скорое увядание. А вокруг витает повторяющийся из года в год аромат весеннего сумасшествия!.. Банально? А что ты хочешь - музы давно уж превратились в апатичных ведьм и привидения. Поэтому ничего оригинального от них не дождешься!.. Или вот другой пример, еще более избитый - женщина, любимая, казалось бы, до конца жизни. Или обреченная тихая осень... вся из себя парадная, как гроб “нового русского”. Да мало ли таких примеров, примеров пришествия к нам музы! Даже великое творчество имеет земные корни. Ну, кроме тех редких случаев, когда кистью или словом управлял Господь. Да... Но вот что еще я хотел сказать. Не случайно, думаю, вдохновение... или, как ты выразилась, инспирация рифмуется с конспирацией. То, что мы очень редко (или вообще никогда!) переживаем, испытав Божью благодать, милость Его,- это большое таинство. Это очень интимно. Мы бережем вдохновение в сердце своем и разуме. Скрываем от приставучих взглядов соглядатаев. А потом беременеем какой-нибудь Его идеей, вытолкнутой на поверхность сознания окрепшим в нас вдохновением. Вынашиваем в себе чудо, ходим с ним по улицам, ложимся спать, обдумываем его, присматриваемся к нему, обратив внутрь себя бездумный, как могло бы показаться со стороны, взгляд. И вот - рожаем. А бывает, роды наступают сразу - бурные, стремительные, вызывающие у нас спазму в горле и слезы на глазах. Будто нетерпячее вдохновение пинком вышибло из нас дитя скоротечного нашего творчества...

- Сам придумал или кто надоумил? - остановила Вадькин поток сознания Катарина, внимательно следившая за ним больше даже не взглядом, а полуоткрытым ртом, словно в нем скрывался Катаринин третий глаз. Ходасевич, продолжая сидеть на столе среди керамических поделок, с нарочитой беспечностью раскачивал левой ногой.

- А Бог его знает, откуда это из меня поперло!

- Но ведь поперло. А ты не смущайся! Мне сподобалось. Пойдем, я тебе кое-что покажу! - Катарина неожиданно спрыгнула со стола и потянула за руку Ходасевича.

Они вернулись в большую барную комнату. Стали пересекать ее по диагонали, направляясь к стойке, сверкающей сквозь смрад и завесу дыма стеной из золотых и рубиновых бутылок. Как вдруг Ходасевич поскользнулся на капустном листе! Неуклюже взмахнул левой рукой, при этом правая стремительно спикировала и наверняка врезалась бы в замусоренный пол, если бы не вовремя подоспевшая помощь - Ника умудрилась поймать Вадькину летящую руку и резко потянула на себя. “Тпр-ру, залетная!” - смеясь, прокричала она. Ника была совсем голая, лишь капустный лист прилип к ее женскому естеству.

- Спасла, Ника! Теперь я твой должник,- царапнув взглядом по ее безнадежно худому телу, сказал Ходасевич.

- Да че там, пустое! Сейчас спасся - завтра будешь драться!

- Слушай, Ника, я что-то не пойму. А где твой стриптиз? - дурашливым тоном поинтересовалась Катарина.

- Мой стриптиз совсем скис! Том, толстая сорока, унес на хвосте всех моих зрителей! Даже муженек не устоял от соблазна поиметь на халяву деньжат,- сообщив эту новость, Ника решительно махнула рукой, словно раз и навсегда от чего-то отмахивалась. Ходасевич посмотрел в сторону, от которой отмахнулась Ника, и увидел бывшего заказчика. Том с белоснежным пузом, выпиравшим из черного фрака, бодро покачивая фрачьими фалдами, и в самом деле походил на разжиревшую сороку. Он о чем-то без конца трещал-верещал. Но толпе, собравшейся вокруг Тома, никакого дела не было до этого сходства. Все азартно играли в дартс. На карте Сум, приколотой к черной доске (на которой еще оставался виден обрывок надписи мелом: “...льмени - 5,8 грн. ...иво - 2,1 грн. ...роженое - 1,2”), ярко-желтым фломастером были намалеваны пять-шесть неровных кругов, расходящихся вокруг единого центра. Над самым большим кругом пламенела размашистая надпись: “Завоюйте Сумы для Тома!” “На-ка, выкуси!”- пробормотал Ходасевич, но, к сожалению, был вынужден отметить, что большинство собравшихся вокруг Тома не разделяют его, Вадькину, точку зрения. Люди, держа в руках оранжево-красные баночки не то с чернилами, не то с тушью, обмакивали в них пернатые дротики и самозабвенно метали в разрисованную карту, один за другим зарабатывая очки и шальные деньги. Карта, испещренная многочисленными красными потеками, отчего-то вызвала у Ходасевича ассоциацию с распятым телом. Вадька невольно даже перекрестился в душе.

На глазах у Ходасевича Том вынул неслабую пачку гривен и протянул ее молодому парню с наголо обритой головой и в рубашке навыпуск, на которой был изображен фрагмент охоты на китов. Том сказал, похлопав парня по плечу (отчего тот вдруг зыркнул недружелюбно на Тома): “Вот стрелок! В одиннадцатый раз подряд завоевывает мне центр!” Вадька инстинктивно потянулся к толпе, глаза его зло заблестели двумя волчатами, но Катарина, хохотнув обычным своим баском, остановила его за руку: “Погоди, у тебя будет возможность настреляться!”

Они вошли в коридор, начинавшийся слева от барной стойки. Возле умывальника, под которым стояло ведро с водой, курили две женщины. Та, что была повыше и с рыжей шикарной копной, напомнившей Ходасевичу огненную шевелюру молодой, двадцатилетней давности, Пугачевой, смерила взглядом Катарину и Ходасевича и, когда Катарина взялась за ручку двери, находящейся в торце коридора, предупредила угрожающе: “Туда нельзя!” Катарина даже не обернулась, резко толкнула дверь.

Первое, что почувствовал Ходасевич, это духоту. Будто полумрак, наполнивший помещение, поглотил вместе со светом и живительный кислород. Затем Ходасевич различил и звуки - жужжание какого-то насекомого и тихие стоны и всхлипывания.

- А ну вон отсюда! - неожиданно рявкнула Катарина.- Нашли, где трахаться!

Ходасевич с недоумением посмотрел на Катарину, потом туда, куда был устремлен ее взгляд. В глубине комнаты Вадька разглядел стоявшего к нему спиной мужчину, голого по пояс. Спущенные на пол брюки были похожи на черную лужу, серо-белые ягодицы светились двумя большими зубками чеснока и двигались в однообразном танце. Спину мужчины, чуть выше ягодиц, обхватывали две тонкие ножки. Все это Ходасевич успел рассмотреть за доли секунды. Уже в следующее мгновение, застигнутые врасплох Катарининым окриком, ножки разжали объятия, раздался девичий визг, мужчина нервно отпрянул от любовницы и, резко нагнувшись, натянул брюки.

- Какого черта, Катарина! - послышался недовольный и одновременно смущенный его голос.

- Василий Иванович?! - вскрикнул Ходасевич - изумлению его не было предела!

- Уходите, Сахно. Долюбите свою девочку в другой раз.

- А если я сейчас хочу? Мужчина хоть и старый, но так классно е... - с подкупающей порочностью пролепетал девичий голосок.

- Пошла прочь, Вансуан! - продолжая злиться, сказала Катарина. Рука ее потянулась к выключателю, но свет Катарина зажигать не спешила - подождала, пока выйдет Сахно и девчушка. Та прошла совсем близко от Ходасевича, обдав его странным ароматом. Точнее... Нет, то, что почувствовал Ходасевич, не было чьим-то запахом, скорее его отсутствием, но все равно осязаемым, чем-то, не поддающимся определению, на удивление горячим, свежим и упругим одновременно. Вадька не разглядел ее лица, но изумился, какою маленькой и миниатюрной оказалась юная шлюшка. И нездешней, невесть как занесенной в эти края.

- Такое странное имя - Вансуан. Ты знаешь ее, Катарина?

В ответ Катарина промолчала, лишь цыкнула недовольно и наконец зажгла свет. Ходасевич увидел стол, на котором минуту назад занимались любовью, и то, что он принял за жужжание насекомого,- вентилятор. Он стоял на столе и был повернут таким образом, что его лопасти вращались параллельно крышке стола. Вентилятор работал, видимо, на самых малых оборотах; в глаза Ходасевичу бросился диск, установленный прямо на вращающихся лопастях. Он подошел к столу и наклонился над вентилятором, и тут увидел композицию из керамики. Композиция находилась в тени (поэтому Вадька не сразу ее и заметил), падавшей от большой желтой вазы, стоявшей здесь же рядом, и располагалась на стопке книг. Она представляла собой хоккейного вратаря, защищающего ворота. Вратарем была нежно-белая керамическая девушка, стоящая на роликовых коньках, волосы у нее развевались, будто от потока воздуха, разгоняемого вентилятором. В одной руке девушка-вратарь держала клюшку, в другой, вместо положенной перчатки-ловушки - сердце. “А сердце-то деревянное”,- заметил Ходасевич. Также он обратил внимание на то, что странная композиция размещалась на одном уровне с вращающимся диском. Все это время, пока Вадька изучал керамическую несуразицу, Катарина не проронила ни слова.

- А от кого она защищается? - спросил наконец Ходасевич.

- От него,- Катарина нажала кнопку на корпусе вентилятора, и лопасти перестали вращаться. А вместе с ними и диск. Только сейчас Вадька увидел необыкновенную фигурку, стоявшую на краю диска. Фигурка замерла как раз напротив девушки-вратаря. Это был юноша с миниатюрными крылышками за спиной, луком в руках и такими же, как у вратаря, роликами на ногах. Выражение у летящего к воротам юноши было возбужденно-свирепым, его лук нацелен на нежного вратаря.

- Ну, познакомь с ним,- попросил Ходасевич.

- Неужели не узнал? Это же Купидон! Он же Амур, он же Эрос.

- А чего у него рожа такая злая? И эти ролики... Что, крылышки хиленькие?

- Да меня тошнит от классического Эроса - златокрылого, златоволосого, эдакого капризненького мальца-сорванца! Тьфу! - неожиданно взорвалась Катарина... Потом, уже спокойней, продолжила: - Мне, Вадик, гораздо ближе имидж Эроса, созданный древним пиаровцем Платоном. Ты знаком с платоновской версией? Ну, тогда я напомню. Выдумщик-грек представил Эроса не как традиционное божество, а как шустрого демона, дитя невозможного брака. Ты догадываешься, о чьем браке я говорю?.. Ну, подумай!

- Да мало ли бездельников восседало на Олимпе!

- При чем тут боги? Я о союзе Бедности и Богатства!

- Во как?!

- Да. Согласно Платону, яркая парочка зачала невыносимого малыша в день рождения Афродиты... Кстати, по другой версии , мамой Эроса была именно прекрасная Афродита, а отцом - ее кровожадный муженек, бог войны Арес. Думаю, не надо объяснять, что своим дурным характером крылатый красавчик был обязан отцовским генам. Неслучайно, Аполлоний Родосский считал Эроса чересчур хитрожопым и жестокосердным. Эрос Родосского прямо-таки преследовал несчастную мать, безобразничал, доставал как только мог и помыкал Афродитой...

- Погоди, так на воротах стоит не вратарь, а Афродита? - перебил ошеломленный Ходасевич.

- Какой ты догадливый! Может быть... Однако вернемся к платоновскому Купидону, или Эросу - как тебе больше нравится. Эрос - сын еще тех типчиков, по идее, несовместимых друг с другом,- унаследовал от бессмертных родителей неутолимую жажду обладания, солдатскую отвагу, стойкость и... Ну, как ты думаешь, чем еще наградили его старики?


 1    2    3    4    5    6    7    8    9    
12
Комментариев
0
Просмотров
5835
Комментировать статью могут только зарегистрированные пользователи. Пожалуйста, войдите или зарегистрируйтесь.