литературный анекдот
Поехал как-то Антон Чехов на Сахалин: посмотреть, как  народ живет, чем дышит, что ест-пьет, пообщаться со своими почитателями в российской глубинке,  сделать путевые заметки, книгу написать.
Родственники писателя суетятся, хлопочут, переживают: как же, путь неблизкий, дороги разбиты, «Макдональдсы» закрыты.  Как Антон Павлович выживет в суровых климатических условиях?! Дело-то идет к зиме! Связали писателю шарфик пуховый, варежки, кучу носовых платков. Собрали таблетки от простуды и поноса. Проводили писателя, поплакали. Попрощались, на всякий случай, навсегда. Мало ли: медведь  таежный Антона Павловича загрызет или беглый каторжанин в лесу заточку к горлу приставит, отнимет и кошель, и жизнь! Россия  большая, потеряться в ней легко, ей все равно, кто ты - великий Чехов  или простой мужик.
Вот собрался Чехов, сел в бричку и кликнул  извозчику: трогай, любезный!
И помчались они по просторам матушки России что есть духу. Только колокольчик  себе, знай, звенит. Да пыль  за бричкой взъерошилась дыбом. Чем больше берет на восток извозчик, чем более дикими становятся места. Избы все  худее да поплоше. А народ – все мельче да гаже: пьет, ширяется, дерется.  Писатель  смотрит, все запоминает и делает в дневнике записи – для будущей книги.
Остановился на второй день Чехов на каком-то  унылом постоялом дворе, помеченном пятью звездочками. Чтобы лошадей поменять, перекусить чего. А  хозяин смотрит как-то  пристально то на гостей, то на сундук Чехова, где спрятаны только кальсоны, носки и ксероксная бумага  для записей. И говорит приезжим, что лошадей поменять не получится, так как все лошади, прости господи,  сдохли, не понять,  то ли с голоду, то ли от тоски, то ли от сибирской язвы. А туши сдохших животных, похвалился  хозяин, сданы им аж за три целковых! А по знакомству -  мяснику Хряку в городскую лавку, славную на всю округу своей неоновой вывеской: «Мясо свежее, тухлое, разное».
По причине нежданного падежа скотины, сокрушался хозяин, путешественникам  не удастся вскорости отправиться в путь. А только через день-другой. после того как оклемаются утомившиеся в дороге чеховские клячи.
Хозяин постоялого двора заверил приунывших путешественников, что случившуюся оказию  можно загладить горячим ужином в трапезной, при свечах, с «эскалопом»  из свежетухлой конины, под музыкальное сопровождение ложечника Песаха  и  в компании  сенной девки Дуняши.
Ночлег хозяин предложил в спальне с большим набором пуховых подушек, с подогревающимся полом, санузлом и биде. Но Чехов вежливо отказался от пятизвездочных услуг и приказал «любезному» катить с подозрительного постоялого двора далее, от греха подальше.  
Но чем дальше катила бричка, тем более топкими становились дороги, все болотистей местность. Погода портится, небо куда-то заваливается за горизонт и все больше синеет-буреет.
Вот проезжают Чехов с извозчиком  на затерянный полустанок. Народ там  ходит суровый, краснощекий,  коренастый. А на рынке – видимо-невидимо всякой смачной снеди.  Сэндвичи с мясом, помидорами, майонезом. У Чехова слюнки потекли от разыгравшегося аппетита. Вот он и купил у торговцев бутылку водки и дюжину котлеток. Только хотел было приступить к ужину, как извозчик его останавливает: «Зря вы, барин, купили эту отраву. Водка, скорей всего, паленая. А котлетки, может, из собачатины,  может, из человечины!»
Бросил  подозрительные котлетки и водку Чехов на землю, а извозчик разогнался на бричке и вжик, вжик, несколько раз азартно проехался колесами по несанкционным, не имеющим сертификат  качества, продуктам. Чтобы знали недобросовестные торговцы, как людей травить!
Ехали, ехали путешественники  день, неделю, месяц и заблудились. Глядит писатель: стоит черная деревня, покосилась, а заборов и вовсе нет. Растащили все на дрова.  Пошел извозчик в деревню дорогу на Сахалин спросить и пропал. Час его нет, другой. Смотрит Антон Павлович: бежит мальчонка. Худой прехудой. Чехов и спрашивает: «Скажи, мое дитя, как проехать на Сахалин?» А мальчонка лыка не вяжет, хоть и от пола два вершка.  Бежит, горемыка,  себе дальше, не останавливаясь. Что за напасть? Куда все подевались? - думает Чехов.
Пошел искать  извозчика в деревню. Видит, а во дворе  гроб стоит, а вокруг гроба столы, заставленные  майонезными баночками вместо стаканов.  На столе – хоть шаром покати. Народ вокруг столов лежит пьяный. Покойник ссохся, в мухах – давно уж его, видно, поминают. А похоронить, помянув, забыли.
Так и не нашел Чехов извозчика – то ли в болоте сгинул, то ли угостился и пошел в соседнюю деревню с новыми друзьями дальше поминать усопшего.  Вот и пришлось Чехову идти до Сахалина пешком, одному,  с папкой ксероксной бумаги, где он  подробно записывал все наблюдения и  впечатления о народе, быте и о родных просторах.
Дошел некоторое время спустя Антон Павлович  до далекой Сибири. А тут началась зима, метель, лютые морозы. Замерз  писатель, упал в сугроб и уснул. Собрался он уже отдать богу душу, как началось вокруг сугроба бурное сотрясение земли. Очнулся Чехов, глядь, а рядом стоит бур и шустро вбивает в вечную мерзлоту бетонные сваи. Одна-две минуты и строительный кран шустро ставит на сваи бетонные перекрытия. Еще через пять минут  побежали по ним шустрые поезда. Чехов ошарашен, смотрит, запоминает, все записывает – для будущего сборника. Тут из  крана выглядывает рабочий. Вылитый китаец. И говорит:
- Доброе утро,  уважаемый дагэ! Поезд ждешь?
- Ничего не понимаю, - восклицает Чехов. – Где я?
- Не волнуйся, дагэ, ты у меня дома!
- Я не в России? Это не Сибирь? – поражен писатель.
- Сибирь, дагэ, Сибирь, - отвечает шустрый китаец.  – Только ты спал долго. Теперь это уже не Россия. А Китайский народный республик!
- Чепуха какая-то, - качает головой писатель. – А что это за дорога в небе?
- Хайвй это, дагэ, хайвэй! Быстро, быстро едет. Поезд, машин! Хочешь быстро дома, жена?
- Мне нужно  на Сахалин, быстро,  - ответил Чехов. – Куда идти?
- Зачем идти, дагэ, – говорит китаец, – садись на хайвэй, минута, и будешь Сахалин!
Сказано, сделано. Походит китаец к бетонной опоре, нажимает кнопку. Открывается дверь в лифт. Сажает китаец Чехова  внутрь. Лифт-капсула взлетает и шустро присоединяется к пролетающему по хайвею поезду.  «Счастливый дорога, дагэ»,  - машет ему вслед  китаец.
И Чехов оказывается в купе. Сидит в шустро летящем  поезде, по сторонам смотрит, все записывает – для будущих сборников.
Долго ли коротко, прибывает поезд на конечную остановку. Выходит Чехов на вокзал и слышит механический бесстрастный голос:
- Уважаемые пассажиры, поздравляем вас с прибытием на остров Япона мать!
- Вот не везет, - расстроился писатель,   - обманул китаец, не туда я заехал.
И стал спрашивать в справочном:
- А где Сахалин? Мне нужно на Сахалин! Меня ждут мои почитатели, каторжане!
Однако в справочном ничего не поняли, так как прибывший гость говорил по-русски. А вокруг говорили на разных азиатских: монгольском, корейском, японском, вьетнамском.
Тут Чехов видит гида с табличкой: «Окаэри носаи*, Чехов-сан!» И спешит к нему.
- Я, я Чехов! Спасибо, что встретили! А где Сахалин?
- Вы прибыли на остров Япона мать, - механически ответила гид, милая японка лет восемнадцати.
- Я понял. А Сахалин где?
- Это и есть Сахалин, - мерно, как автомат, ответила гид. – Бывший. Теперь – Япона мать, народная республика.
- А каторжане? Где каторжане?
- Они вас ждут, - ответила гид. – С нетерпением. Пройдемте, Чехов-сан!
Гид повела писателя к скоростному лифту, и вскоре они оказались в стоэтажном небоскребе, с огромными лесными массивами и озерами на каждом этаже.
- Это наша каторга, - гордо сказала гид. – На сотом этаже живут азиатские каторжане. На остальных – русские.
- Славненько, - обрадовался Чехов. – А можно встретиться с соотечественниками, побеседовать?
- Конечно, Чехов-сан, - поклонилась гид, - вас здесь знают,  любят и с нетерпением ждут.
Чехова провели в камеру номер один: в просторный зал, где на тренажерах  упражнялась знаменитая каторжанка, воровка Сонька Золотая Ручка.
- Как поживаете, сударыня? - участливо спросил каторжанку писатель.
- Плохо-с, - капризно поджав губки, ответила Сонька, - я хочу, Антоша, чтобы вы мне помогли отсель бежать!
- Это невозможно, - развел руками Чехов. – Я видел всюду камеры слежения.
- К несчастью, да,  всюду слежка, - грустно заметила Сонька. – И всюду роботы. Я пыталась сбежать десятки раз. Но каждый раз роботы выслеживали меня и возвращали назад.
- Единственное, что в моих силах, так это изменить ваше меню. Чем вас тут, голубушка, потчуют?
- О, это ужасно! Мой бедный желудок! Сырой осьминог на завтрак! Суши на обед! Саке на аперитив! Кальмары в кляре на ужин!
- Да, действительно, гадость. Я похлопочу, чтобы вам принесли щи и водку!
Побеседовав с Сонькой и другими каторжанами, Чехов все записал, сложил листы в папочку и написал сверху: «Путевые заметки «Остров Сахалин».
Прощаясь с каторжанами, писатель раздавал книги, автографы и обещал похлопотать перед государем о досрочном освобождении несчастных, всех  без исключения. Гид, прощаясь с отбывающим с Сахалина писателем,  механическим голосом сообщила ему, что у парадного  входа  гостиницы   его ждет сюрприз.
- Япона мать решила подарить вам, Чехов-сан,  нашу новинку, памятный сувенир, любовно собранный специально для вас руками каторжан, - сказала она механическим голосом, и тут писатель догадался, что гид не девушка.  Гид – робот.
- Япона мать! - ругнулся Чехов.
- Да, да, Япона мать щедра и мудра, щедра и мудра, щудра и медра, - тараторила гид, немного сбиваясь от волнения.
-  Япона мать, Чехов-сан,  Ячеха мать, Чепона-сан, -  механически повторяла гид, совершая поклоны и указывая на припаркованный возле гостиницы ярко-красный суперкар. -  Эта чудо-машина перемещается как по трассе, так и по воздуху! Она все делает сама! Вам остается сесть в машину и сообщить, куда вы желаете лететь! Прощайте, Чехов-сан!
Чехов сел в суперкар и сообщил, что желает лететь в Ялту, в свой уютный дом на берегу Черного моря. Суперкар исполнил пожелание писателя, взмыл в воздух, и, взяв курс на Ялту,  уже через полчаса прибыл на солнечный крымский полуостров.
Но, к печали Антона Павловича, там его встретили весьма неприветливые «зеленые человечки», вооруженные  «Градами» и автоматами «Калашникова».  И настроены  они были решительно.  Человечки сообщили писателю, что они  «Самооборона Крыма». И за сотрудничество  писателя с украинскими террористами и пособничество бандеровцам  «Самооборона» национализируют   его ялтинский домик и суперкар.
- Какими бандеровцами, какими террористами? – возмущался Чехов.
- А разве это не вы проживали в бандеровских Сумах,  в усадьбе Линтваревых, на Луке?
- Так, проживал, и что?
- Это вы писали хвалебные отзывы в адрес фашистов-бандеровцев: «Антибы хорошо, а Псел, Лука лучше?»
- Писал, хвалил, а вам до того что?
- Так вот. За это вы будете арестованы и  приговорены к 20 годам колонии строго режима! Или убирайтесь  к черту на свою Луку!
Что Чехов и поспешил с удовольствием  сделать. Теперь Антона Павловича можно видеть  в Сумах, в парке, на скамье,   предающегося раздумьям  о Псле, Луке и народе.
прим.)
*дагэ – братишка (кит.)
*окаэри носаи – добро пожаловать (япон.)
Сумы 2015г.