Чим цікаві спогади?
Маючи одну серйозну ваду – суб’єктивізм, вони саме завдяки цьому подають неповторний колорит часу, деталізуючи події, виводячи їх із суто документального «полону». Тому ми залюбки читаємо «олюднену історію», адже такою вона ближча і зрозуміліша. Часто події, пов’язані з окупацією України, Голодомором, Українським визвольним рухом відомі нам зі збірників документів, знаходять несподіване висвітлення у спогадах «протилежної сторони». Іноді це спроба заперечення, іноді – намагання свідка самому зрозуміти, або переосмислити події минулого, до яких він був причетний. А іноді – щось схоже на каяття...
Саме таке, «змішане» враження виникає після перегляду книги колишнього першого секретаря ЦК КПУ Петра Шелеста (http://uk.wikipedia.org/wiki/Шелест_Петро_Юхимович) «...Да не судимы будете». (М. – «Оригинал». – 1995. – 612 с., іл.)
Перші два уривки спогадів – з періоду молодості автора, коли він був активним комсомольцем, потім комуністом і всіма силами утверджував «на Україні» «диктатуру пролетаріату». Три наступні – стосуються його перебування на посаді І-го секретаря ЦК КПУ.
Читаємо...

Про колективізацію та рух Опору (1928 р.)
«Как-то поздно ночью с группой комсомольцев я возвращался из хаты-читальни к себе на квартиру. Вот тут, в этом церковном парке, нас из засады и обстреляли, да с такого близкого расстояния, что мне в глаза попал несгоревший порох, мне пришлось пролежать в больнице почти две недели. Остатки пороха до сих пор остались в глазах. Буденовка моя была пробита самодельной пулей, очевидно, стрельба по мне произведена была из обреза. Мы в ответ на внезапное нападение открыли беспорядочную стрельбу, но только всполошили дежурных самообороны. (...)
«Приехали мы в село. В школе собрали мужиков, «уговаривали» их принять решение о самообложении. Дело шло довольно туго и напряженно. Мужики курили и молчали, при голосовалании внесенного нами предложения никто руки за самообложение не поднимал. Тогда Рябцев, разозлившись, сказал: «Поднимите руки, кто против самообложения и Советской власти?» Конечно, никто не смел поднять руки, тогда Рябцев объявляет, «решение»: «Против» нет. Решение о самообложении принимается «единогласно». В это самое время происходит выстрел через окно в керосиновую десятилинейную лампу — погас свет, поднялась паника. Рябцев своим громовым голосом закричал: «Всем оставаться на местах». И когда было зажжено два свечных огарка, то в помещении осталось 5—6 стариков, которые просто не в состоянии были убежать. Вот так и принято «единогласно» постановление о самообложении. Опасаясь нападения, мы тут же выехали из села. Вопрос самообложения был своеобразной пробой наших сил, возможностей, влияния перед предстоящей сплошной коллективизацией, в которой было много «наломано дров». Письмо И. В. Сталина «Головокружение от успехов» немного охладило «горячие головы», но к этому времени много было сделано такого, что уже ничем поправить невозможно было. Да и успехов никаких не было. Был просто голый административный напор за «добровольную» сплошную коллективизацию. (...)
В то время было еще модно отмечать день 9 января 1905 года — расстрел мирной рабочей демонстрации, что шла с «просьбой к царю-батюшке» — все это возглавил поп Гапон, он и в историю вошел как провокатор. В одном из сел района комсомолец-активист, член бюро райкома комсомола Федя Сыкало несколько раз проводил собрание по самообложению, но сход не принял решения. Тогда Федя решил использовать «политическое» воздействие: собрал сход села на площади, сделал доклад о 9 января. После доклада спросил: «Вы поняли, что было 9 января?» Раздались возгласы: «Поняли! Поняли!» Тогда Сыкало громогласно заявил: «Так вот. Если вы не примете решение о самообложении, я вам устрою 9 января». К этому же добавил нецензурные слова и подал знак комсомольцам, предварительно расставленным по периметру площади. Те вверх начали стрелять, народ в панике ринулся с площади. Мы с Рябцевым в это время подъезжали к этому селу. Услышав выстрелы, подумали, что произошел какой-то налет банды. (...)
Все шло неплохо, но были и трагические случаи. В одной из стычек с бандой в лесном массиве над рекой Сокол вперестрелке были убиты два наших комсомольца, которых мы похоронили с почестями. Молодые жизни ушли, это нас всех очень огорчало, но борьба есть борьба. Через некоторый промежуток времени при трагических обстоятельствах погиб еще один активист и пострадал другой».

Про Голодомор (1933 р.)
«Предложили и мне перейти на «Азовсталь» — отказался. Надо закончить институт, защитить диплом, а там будет видно. Мне пошел 24-й год, Любе 22-й. Мы уже вполне самостоятельные люди, тем более по тем временам. Жить приходится самостоятельно, да еще помогать моей матери, которая живет одна в Харьковской области, и живет впроголодь, несмотря на нашу помощь. В то время — 1932—1934 годы — на Украине был страшный голод. На селе вымирали от голода семьями, даже целыми деревнями. Во многих местах было даже людоедство — это была трагедия. Все же когда-нибудь станет известно, сколько же от голодной смерти в эти годы погибло людей. Это было просто преступление нашего правительства, но об этом стыдливо умалчивается, все списывается на успехи и трудности «роста».
Мы живем впроголодь, но все же не голодаем, оба получаем продовольственные карточки. Я получаю по карточке 600 граммов, Люба 400 граммов хлеба — килограмм на двоих, да еще кое-какие консервы, яичный порошок, селедку. В общем, жить как-то можно».

Про ставлення Москви до України (1965р.)
«Позвонил Подгорный, просит срочно прилететь в Москву — надо посоветоваться ро ряду вопросов. (...)
Моя записка явилась поводом для того, чтобы организовать «критику» не только меня и Подгорного, но и вылить ушат грязи на партийную организацию Украины и ее кадры. И эта далеко не благовидная роль была поручена Брежневым Шелепину, Демичеву, Суслову, Косыгину и некоторым другим. Причем чувствовалось, что проведена тщательная подготовка, даже выработан определенный сценарий всей процедуры обсуждения. В мой адрес было высказано много «острой критики» — говорили о моей неосмотрительности, незрелости, что мою записку могут в своих целях использовать классовые враги. (...)
Все выступающие говорили, что они «этого» от меня не ожидали. А я слушал и сам не понимал, что я сделал, чтобы вызвать такую «бурю в стакане воды». Но когда в речах начали проскальзывать вопросы, связанные с тем, что на Украине якобы слабо ведется борьба с проявлениями буржуазного национализма, что идеологическая работа, особенно среди молодежи, ослаблена, а пропаганда дружбы народов и интернациональное воспитание поставлены плохо — стало ясно. Это все было измышлением, неправдой и беспардонной ложью. На этом заседании некоторые ораторы договорились до того, что на Украине очень чтят Т. Г. Шевченко, что он среди народа, в особенности среди молодежи, является чуть ли не кумиром, и что это ни что иное как проявление национализма, крамола.
В горячке или преднамеренно было наговорено много глупостей и оскорблений, необоснованных обвинений в адрес руководителей республики. Утверждалось, что, мол, Украина претендует на особое положение, проявляет местничество. (...) Договорились даже до того, что на Украине слишком много говорят на украинском языке и что даже вывески на магазинах и названия улиц написаны на украинском языке».

Про листівки ОУН (1963-1968 рр.)
«За последние месяцы на 10% увеличилось распространение листовок разного рода, и в первую очередь политического характера*. Участились угрозы физической расправы в адрес партийного и советского актива, поднимают голову идеологически враждебные элементы. Дал указания «затянуть гайки», и всем административным органам работать дружно, совместно и оперативно решать все возникающие вопросы. Сократить сроки расследования, своевременно о всех важных вопросах информировать ЦК КПУ. Одним словом, ужесточаем административный напор — другого выхода нет. Наша пропаганда и идеи борьбы за коммунизм мало влияют, тем более когда народ видит, что дела и слова далеко не одно и то же. Тяжело, очень тяжело!(...)
7—9 ноября. Октябрьские праздники, демонстрации, парад, прием по случаю 20-летия освобождения Киева — все прошло неплохо. Но за «праздники» по республике немало разных негативных проявлений (...) Имели место 14 случаев распространения антисоветских враждебных листовок. Все это вместе взятое омрачает и без того далеко не радужное «праздничное» настроение. (...)
Парад и демонстрация прошли хорошо, настроение у людей хорошее, никаких политических проявлений не было. Правда в Киеве в некоторыx почтовых ящикак и кое-где на улицах были обнаружены листовки с «возмущением», что идет полная русификация Украины (...).
О том, как прошли праздники, и о листовках доложил Брежневу.
Принял и имел обстоятельную беседу с первым секретарем Киевского горкома КПУ — Бовиным А. П. Он доложил мне обстоятельства распространения политических и националистических листовок в Киевском университете имени Т. Г. Шевченко и сельскохозяйственной академии. В этих двух учебных заведениях обнаружено 600 листовок. Намечены меры по предотвращению распространения подобных листовок.
Позвонил первый секретарь Иваново-Франковского обкома партии Я. П. Погребняк. Информировал о положении в области и сообщил, что кое в каких местах начали проявлять себя бывшие оуновцы, а их в области насчитывается больше 40 тысяч человек.»

Про роман О.Гончара «Собор» (1968 р.)
«Принял О.Т.Гончара, был обстоятельный разговор о его романе «Собор». Он вызвал много разговоров и неоднозначных оценок, и это уже хорошо. Значит, он не остался незамеченным и безразличным для широкого круга людей. О.Гончар правильно возмущается, почему для украинского Главлита дает на «Собор» рецензию работник КГБ Украины П.Калош, ведающий вопросами идеологии. Это неправильно. Мной было дано указание прекратить это. Рецензию должен давать специалист. Московские издательства готовы издать роман «Собор» в переводе на русский язык, но тормозом является то, что некоторые газеты республики дают необъективную, неквалифицированную оценку произведению. Особенно в этом усердствует днепропетровская областная газета. Первый секретарь обкома А. Ватченко, очевидно, усматривает в «главном герое» свою собственную персону. В «Соборе» выведен один руководящий деятель, который считает себя очень «идейным коммунистом», но своего отца, старого кадрового рабочего металлургического завода, вышедшего на пенсию, чтобы избавиться от «лишней обузы», поместил в дом престарелых. Все факты совпадали — действие происходит в Днепропетровской области. Родной отец Ватченко находится в доме престарелых. Ватченко груб, бескультурен, злоблив, кажется, что он ненавидит все человечество. Только в этом – суть и причина ополчения Ватченко на Гончара. Хотя последний всячески уверяет, что он не имел в виду конкретно Ватченко как отрицательного типа в своем романе «Собор».
____________________________________________
* Детальніше про це в книзі «На шляхах волі» (Л. – 2004. – 420 с.) розповідає її автор Богдан Христинич. Йдеться про діяльність Об’єднання Українських Націоналістів серед в’язнів російських концтаборів. Листівки ОУН з концтаборів таємно пересилалися «незвичним» до цього часу маршрутом – на територію Київської і Кіровоградської областей.

P.S. Подібні спогади і роздуми, які вже стосуються періоду ІІ Світової війни опублікував колишній багатолітній 1-й секретар Полтавського обкому КПУ. Ф.Моргун (http://uk.wikipedia.org/wiki/Моргун_Федір_Трохимович) під назвою «Сталінсько-гітлерівський геноцид українського народу: факти і наслідки».
Рекомендую...