Отрывок из пьесы "Счетчик радости"

Квартира №55. Просторная гостиная. Комната обставлена дорого, но беспорядочно и безвкусно: у правой стены шкаф-купе с зеркальными стенками и аквариум, в котором плавает одна-единственная золотая рыбка; у левой – громадный кожаный диван, антикварный стол на низких изогнутых ножках, два старых стула под стать столу, современный бар-холодильник и домашний кинотеатр. Позади окно, из которого виден противоположный дом и уличный фонарь. По бокам три двери: справа, ближе к авансцене, входная, поодаль, почти у задней кулисы, дверь в ванную комнату; слева, между диваном и телевизором, черный ход. В комнате жуткий беспорядок: повсюду разбросаны одежда, фотографии, иллюстрированные журналы, газеты, пустые пивные банки и футляры для DVD-дисков, на столе пепельница, через край заваленная окурками, скорлупой от фисташек и прочим мусором.

Из ванной комнаты выходит Роман, юноша 20 лет; волосы его мокрые, на тело наброшен банный халат. Закинув ноги на спинку, он разваливается на диване. Взяв со стола пульт, включает телевизор. Затем вынимает из пачки, лежащей на столе, сигарету и, прикурив от зажигалки, жадно затягивается. Несколько минут он попеременно то курит, то прикладывается к банке с пивом. На экране телевизора демонстрируется танцевальный клип. Роман бросает пивную банку на стол, тушит сигарету, затем легко соскакивает с дивана, делает громче звук и принимается весело бегать, скакать по комнате и танцевать.

Танцуя, Роман останавливается против аквариума, заглядывает в него.

РОМАН. Эй, Золотая рыбка! Какая же ты все-таки зануда. Потанцуй со мной! Брось отмораживаться и киснуть, скажи хоть пару слов. Смотри, как мне весело! Я могу танцевать один, и никто мне не нужен. Не веришь? Гляди! (Неистово кружится по комнате. Подлетает снова к аквариуму.) До чего же у тебя, Золотая рыбка, рожа мрачная! Ну, давай, потанцуй! Улыбнись, Золотая рыбка! А хочешь, я выполню три любых твоих желания? Хочешь? Постой, я попробую угадать… (Пауза.) Ага, ты хочешь, чтоб я станцевал нагишом? Нет проблем! (Скидывает с себя халат и голым танцует, носится по комнате. Подбегает к аквариуму.) Ну что, клево? Тебе уже веселей? Это что, это – только начало! Сейчас я тебе такое покажу! (Поднимает с пола халат, набрасывает его на себя и на миг забегает в ванную – выскакивает оттуда с игрушкой для пускания мыльных пузырей.) Гляди, это ответ на твое второе желание! Шоу мыльных пузырей специально для моей Золотой рыбки!

(Роман принимается пускать мыльные пузыри. Вскоре полкомнаты заполняется разноцветными блестящими мыльными пузырями. Роман беззаботно хохочет. Из аквариума доносится громкое бульканье, словно в нем закипела вода. Молодой человек радостно вопит.)

Что я слышу? Золотая рыбка, ты радуешься вместе со мной! Я люблю тебя, Золотая рыбка!

(За входной дверью внезапно раздаются шаги и мужские голоса.)

Голос ВОЙНОВИЧА. Не надо, я сам. Ждите меня внизу, у парадного. Один человек пусть встанет у черного входа. Это – приказ! Все, выполняйте.

(В следующий миг над дверью взрывается звонок. Роман невольно вздрагивает, застывает на месте, сутулится, как загнанный зверь. Его словно подменили – и следа не осталось от его веселого настроения. Звонок неистово трезвонит в другой раз. Роман медленно, через силу плетется к двери. За два шага до двери он подходит к зеркальному шкафу, с минуту вглядывается в свое унылое, расстроенное отражение, поправляет полы халата и вдруг обнаруживает в кармане игрушку для пускания мыльных пузырей. Невесело улыбается ей, переводит взгляд на аквариум. Звонок взрывается в третий раз. Роман нехотя прячет игрушку в халат и наконец отпирает дверь. На пороге Войнович – генерал, диктатор одной восточно-европейской страны, 55-60 лет. Роман застывает в оцепенении. Войнович проходит в центр комнаты, бегло осматривает ее, затем поворачивается к Роману.)

ВОЙНОВИЧ. Ну, здравствуй! (Снова быстро озирается по сторонам, качает недовольно головой.) Что за вонь! А бардак! В моих тюрьмах больше порядка, чем здесь. (Устремляет взгляд на телевизор.) Сейчас же сделай тише! Ты же знаешь, я терпеть не могу твоей музыки!

(Роман молча убавляет звук телевизора. Войнович подходит вплотную к Роману, с минуту разглядывает его лицо.)

Ты не рад мне? И даже не удивлен, что я нашел тебя? (Усаживается на стул.)

РОМАН (сквозь зубы). С такой армией ищеек любой дурак найдет.

ВОЙНОВИЧ. Ты думаешь, я – дурак, если бросил все, бросил государственные дела, этот беспомощный народ, который и шагу не может ступить без моей опеки. (Берет со стола пивную банку, но она оказывается пустой.) У тебя есть еще пиво?

(Роман идет к бару, достает четыре банки пива и ставит их перед Войновичем. Тот поднимает с пола газету и с брезгливым видом накрывает ею мусор на столе. После чего откупоривает банку и делает глоток. Роман неподвижно застывает по другую сторону стола.)

Я уехал из президентского дворца, не сказав никому ни слова, я здесь лишь с единственной целью – чтобы встретиться с тобой. И после этого ты говоришь мне – дурак!

РОМАН. То, что я о вас думаю, вам давно известно.

ВОЙНОВИЧ. Не смей обращаться ко мне на вы!

РОМАН. Сказать в ваш адрес "дурак" было бы равносильно откровенной, грубой лести. Но вам еще расти и расти до этого звания.

ВОЙНОВИЧ. Ты слышал, что я сказал! Перестань говорить мне "вы"!

(Роман берет со стола банку пива и с вызывающим видом разваливается на диване.)

РОМАН. Вот уж дудки! Имею право. Это, может, единственное, в чем я безгранично свободен: называть людей и вещи их именами. И не скрывать своего отношения к ним. Вам этого права у меня никогда не отнять!

(Пауза.)

ВОЙНОВИЧ. Дурачок. Никто и не думал покушаться на это твое право. Своим "вы" ты пытаешься выстроить между нами преграду. Глухую Китайскую стену. Ты установил дистанцию между мной и собой и тут же решил, что этого тебе достаточно для твоей безопасности.

РОМАН. Ничего я не решил. Я вас и так не боюсь. Я свободен.

ВОЙНОВИЧ. Конечно. Как те тысячи недоумков, что пытаются из брехливых демократических лозунгов и фальшивых флагов выстроить между мной и народом стену недоверия и вражды.

РОМАН. Я не желаю говорить с вами о политике.

ВОЙНОВИЧ. Вот как? Ты не желаешь пачкать свои белые, нежные ручки, доставшиеся тебе от твоей покойной маменьки… (Скидывает со стола газету и выискивает среди скорлупы нетронутые фисташки.)

РОМАН (садится на диване). Не смейте так отзываться о моей матери!

ВОЙНОВИЧ. О да! Ты совершенно прав. Я до сих пор с большим уважением отношусь к твоей матери – моей бывшей жене, верней к ее бренному праху и памяти о ее мятежной душе. Может быть, я даже любил ее в свое время… (Пауза.) Невзирая на то что в итоге твоя матушка предала меня, переметнувшись в лагерь опереточных демократишек.

РОМАН (снова ложится, закинув ноги на спинку дивана). Вы пришли сюда, чтоб поплакаться мне? Сообщить, что вас наконец загнали в угол? Замечу в ответ, что вы выбрали для этого неудачный момент.

ВОЙНОВИЧ. Я пришел сказать, что мало того, что ты – непутевый мальчишка, так ты вдобавок еще и трус.

РОМАН (как ужаленный вскакивает с дивана). Я – трус?!

ВОЙНОВИЧ (откупоривает вторую банку). А как, по-твоему, мне называть человека, который, прикрываясь целями личной безопасности, избегает близких ему людей? Который самоустраняется от жизни – той великолепной, роскошной жизни, которую ему даровали судьба и его громкое имя.

РОМАН. Я презираю свое имя! Я ненавижу его!

ВОЙНОВИЧ. О да, ты хочешь, как все. Гнить и прозябать… но лишь в своем воображении, как в детстве – понарошку. Без боли и последствий. Не утруждая себя даже малейшими обязанностями. (Обводит рукой комнату.) К примеру, хотя бы иногда наводя здесь элементарный порядок. Так что ли, отвечай! (Пауза.) Ты, как я уже заметил к своему огорчению, не желаешь марать руки… Но ты и делать ничего не умеешь своими руками! Ты совершенно не желаешь быть личностью: напрягать свой скудный ум и жертвовать сердцем.

РОМАН (продолжая стоять против Войновича). Ты… ты все равно не разжалобишь меня. Тебе ни за что не добиться того, что ты задумал!

ВОЙНОВИЧ (смеется). Ха-ха-ха, а что я задумал? Отвечай, что известно тебе о моих планах!.. (Пауза.) Молчишь. Хм, я раскрою тебе мои планы. Сейчас же. Я приехал сюда, чтоб арестовать тебя и завтра утром – расстрелять.

(Пауза.)

РОМАН (явно опешив). Ты лжешь. (Пытается отпить из банки, рука его заметно дрожит; он проливает на себя пиво.)

ВОЙНОВИЧ (с жалостью наблюдает за Романом). Конечно.

РОМАН. Ты пришел ко мне, чтоб сказать, что я – трус и дурак.

ВОЙНОВИЧ. Может быть.

РОМАН (срывается на визгливый крик и отбрасывает прочь банку). Но я не поддамся на ваши фашистские провокации! Можете убить меня прямо здесь, в эту самую минуту!

ВОЙНОВИЧ (хватает Романа за грудки). Замолчи! Противно тебя слушать! (Остыв, отталкивает Романа от себя.) Мне также противно на тебя смотреть. Чего ты добился, превратив свою жизнь в сплошную ненависть ко мне?

РОМАН. А чего добились вы, превратив свой народ в стадо баранов, обязанных беспрекословно подчиняться вашей воле? Вы – самодур!

ВОЙНОВИЧ. Я – диктатор. А ты еще слишком молод, чтоб осуждать меня и оценивать мои поступки. Тебе еще невдомек, какое великое благо принес я своему народу…

РОМАН. Принудив людей измерять каждый шаг своей жизни бездушными счетчиками!

ВОЙНОВИЧ. Опять за свое! Ты и вправду полагаешь, что насилие, к которому ты причисляешь счетчики радости, – исключительно моих дело рук? Если так, то ты и в самом деле еще очень молод, доверчив и наивен, а, стало быть, нуждаешься в моей опеке…

РОМАН. Я не потерплю оскорблений!

ВОЙНОВИЧ (раздраженно, делает шаг навстречу Роману). Это я не потерплю оскорблений! У тебя было все: богатство, безопасность, гордое имя – все, что я такой ценой нажил и передал тебе по наследству. Но ты пренебрег всем, пренебрег мной – ты предал меня! И все ради чего? Чтобы высказать мне свой протест, что-то непременно доказать! Доказать прежде всего самому себе, что я – ничтожество, а ты, наоборот, благороден и чист в своем отношении к людям. Но ты же ровным счетом ничего не сделал. Ты только и был способен на то, чтоб сбежать, скрыться, спрятаться от меня в этой убогой квартирке!

РОМАН. Здесь я свободен!

ВОЙНОВИЧ. От кого? От меня? От себя? Погляди, кем ты стал. В каком гадюшнике ты живешь! Пустые банки, окурки, грязная посуда, бессмысленная музыка и бессмысленное ТВ. (Поворачивается в сторону телевизора, по которому в этот момент транслируется клип с полуголой звездой.) Ты… ты стал жертвой масскультуры.

РОМАН. Как и сотни тысяч ваших сограждан!

ВОЙНОВИЧ. Да, это так: сотни тысяч, миллионы моих соотечественников живут именно так, утопая своими заскорузлыми душами в масскультуре, точно в болоте…

РОМАН (открыв четвертую банку, расхаживает с ней по комнате). Вот видите! Я открыл вам глаза.

ВОЙНОВИЧ. …Но иначе, выведи я их на берег чистой, прозрачной реки, они в тот же миг отобьются от рук. Плюнут мне в лицо. И я немедленно утрачу над ними контроль. Но я им этого не позволю, слышишь! Этому не бывать никогда, что бы они ни говорили, какими бы проклятиями меня ни клеймили!

РОМАН. Вот это новость! Да ты трус похлеще, чем я. Видно, я и вправду в тебя пошел.

ВОЙНОВИЧ (горько усмехается). А ты еще сомневался.

РОМАН (останавливается перед аквариумом). Теперь нет. (Пауза.) Знаешь, мне сейчас пришла одна мысль. Короче, я согласен.

ВОЙНОВИЧ (не найдя на столе, что еще можно выпить, идет к бару). Да, а на что?

РОМАН. Принести себя в жертву.

ВОЙНОВИЧ (с притворным удивлением). Ух ты, принести себя в жертву! Не много и не мало… (Достает из бара бутылку водки, откручивает крышку и принюхивается к содержимому.) А ради кого, позволь спросить?

РОМАН. Ради людей. Ради твоего народа. (Бросает в аквариум недопитую банку пива.)

ВОЙНОВИЧ. Ого, принести себя в жертву ради целого народа. Когда-то, лет так две тысячи назад, такое, по-моему, уже случалось. Дежа вю…

РОМАН. Но при одном условии.

ВОЙНОВИЧ. Погоди еще об условиях. Рано, рано торговаться. А… (делает глоток из бутылки) позволь тебя еще спросить: ты хорошо подумал, прежде чем решил предложить себя в качестве жертвы? (Пауза.) Ты и впрямь считаешь себя достойным стать жертвой ради целого народа? (Пауза.) Та ли у тебя цена, что непременно устроит меня?

РОМАН (безразлично). Но я ведь твой сын.

(Пауза.)

ВОЙНОВИЧ (пристально глядя на Романа). Ты и вправду дорого мне стоишь. Сейчас я лишний раз в этом убедился… (Пауза.) Но из этого вовсе не следует, что я безоговорочно должен принять твои условия.

РОМАН. Но ты даже не знаешь, о каких условиях я говорю.

ВОЙНОВИЧ. Разве? (Пьет.)

РОМАН. Ты не даешь мне открыть рта.

ВОЙНОВИЧ. Разве? Да ты же трещишь без остановки, как пулемет.

РОМАН (теряя самообладание). Отец!

ВОЙНОВИЧ. Хорошо, называй свои условия.

РОМАН. Я вернусь к тебе…

ВОЙНОВИЧ (самоуверенно ухмыляется). Ты и так вернешься ко мне!

РОМАН. …Я вернусь к тебе, если ты откажешься от счетчиков радости…

ВОЙНОВИЧ (швыряет в сторону бутылку, она падает в аквариум). Бред! На такие условия я никогда не пойду!

РОМАН. При этом откажешься публично.

ВОЙНОВИЧ. Я же сказал тебе: забудь об этом!

РОМАН. Но почему? Ты же любишь меня.

ВОЙНОВИЧ. Я люблю тебя, а не твою жертву.

РОМАН. Что с тобой – ты отец или складской учетчик?

ВОЙНОВИЧ (подходит к аквариуму). Я – диктатор. А твоя жертва – фарс.

(Войнович достает из аквариума золотую рыбку и, надавив на нее, неожиданно выплескивает из отверстия в ее боку струю воды – рыбка оказалась резиновой.)

РОМАН (становится в позу). Вы желаете унизить меня? Тогда извольте покинуть мой дом!

ВОЙНОВИЧ. Народ не способен оценить твою жертву. Разве что через сто или двести лет какой-нибудь умник откопает в истории государство, чьи граждане платили по счетчику не только за воду, газ и тепло, но и за свои недоразвитые чувства. О тебе же не вспомнит никто.

РОМАН. Отчего же вы так плохо думаете о людях, квалифицируя их чувства как "недоразвитые"?

ВОЙНОВИЧ. Люди задолго до твоего и даже моего рождения погрязли в трясине масскультуры. Поверь мне, это не моя заслуга и не мой грех, что люди – там, в плену низкопробных, псевдокультурных поделок. Как говорят ученые, так сложилось исторически. (Пауза.) Моя же роль в этом вопросе весьма скромна.

РОМАН (с вызовом). Мне противно смотреть, как вы кокетничаете.

ВОЙНОВИЧ (невозмутимо). Это не поза и не кокетство. Говорю тебе, людям нравится копошиться в пошлости, бескультурье и безвкусице, а я лишь удерживаю людей в той выгребной яме, в которую они добровольно забрались. (Берет со стола пульт управления и переключает с канала на канал; везде одно и то же: реклама, поп-музыка, мыльные сериалы. Внезапно выключает телевизор.) Имея, к слову сказать, на то полное право: ведь я – диктатор!

РОМАН. Вы снова лжете! Прежде, чем удерживать людей в жуткой, зловонной яме, вы под угрозой смерти затолкнули их туда. А затем залили им глаза и уши сладкой патокой, вытравившей из их сознания все прежние ценности и ориентиры.

ВОЙНОВИЧ. Бедняги. И ты решил их пожалеть? Спасти ценой своей жизни. Как Бог.

РОМАН (невольно пятится назад). Я не бог, я…

ВОЙНОВИЧ. Вот здесь ты абсолютно прав: ты не бог. Ибо я постарался передать тебе не только самые лучшие свои качества, но и все темное, почти звериное, что нет-нет да и поднимается из глубин подсознания. (Начинает сметать со стола на пол грязную посуду и объедки.)

РОМАН (нервно кричит). Ты – маньяк и садист!

ВОЙНОВИЧ. Я – диктатор. А ты – сын диктатора со всеми вытекающими отсюда последствиями. Не забывай об этом. (Пауза.) Но я бы хотел продолжить… мечтать. Да – мечтать. Крайне редко случается со мной такое. (Идет к аквариуму.) Мне вдруг понравилась твоя мысль вывести людей на берег чистой реки. Когда-то и я по молодости был одержим такой же идеей: привести людей к реке и… (Опускает руки в аквариум и ополаскивает их.) Однако это совсем другая история, да и река та безвозвратно засохла. (Пауза.) Но в твоем воображении, как я могу догадываться, живет иная река – полноводная, быстрая, неугомонная, блещущая на солнце прозрачными, чистыми водами. Ведь так?

(Пауза. Войнович вынимает из кармана брюк носовой платок и промокает им руки. При этом не замечает, что в тот в момент, когда он вынимал платок, из кармана выпадает скомканный
комок бумаги. Не замечает этого и Роман.)

РОМАН. Именно так.

ВОЙНОВИЧ. Но с чего ты взял, любимый сын, что люди, одновременно несколькими поколениями сидящие по уши в дерьме, вдруг, ни с того ни сего, поверят в существование чистой, прозрачной реки?

РОМАН (неуверенно). Я…

ВОЙНОВИЧ (громко, властно). Ты заставишь их в это поверить!

РОМАН (тихо). Я попытаюсь убедить их в этом.

ВОЙНОВИЧ (с сарказмом). Плох тот пророк, который наивно полагает, что достаточно одних лишь увещевательных средств убеждения. (Пауза.) Мне известны всего два, зато довольно верных способа, как сделать так, чтобы люди поверили в чистые воды таинственной реки. Ты знаешь эти способы, сын?

РОМАН. Догадываюсь.

ВОЙНОВИЧ (снисходительно). Когда собираешься жертвовать собой, нужно твердо знать, а не теряться в догадках. К слову сказать, это второй способ, как вырвать людей из их вожделенной ямы, – потрясти, ошеломить их воображение силой своего самопожертвования. (Пауза.) Но ты не человекобог, а я не бог-отец. Тебе не дано быть распятым, а твоя кровь – та же алая водица, что и у миллионов твоих соотечественников. Поверь, я пролил немало людской крови на своем веку, знаю, о чем говорю. (Пауза.) Потому я избрал другой путь. Потому я исповедую насилие. (Пауза.) Разумное насилие.

РОМАН (угрюмо). Вы пытаетесь оправдать свое насилие? Но это сродни тому, как если бы шлюха пожелала оправдать свое беспутство.

ВОЙНОВИЧ (с демонстративным превосходством). Я не собираюсь ни перед кем оправдываться, даже перед тобой, ибо я – диктатор. Если ты не бог, но хочешь помочь людям, – стань диктатором. Разумное насилие – вот способ и философия, которые помогут мне вырвать людей из масскультурной ямы или трясины, как тебе будет угодно, и привести на берег чистой реки. Разумное насилие – внушительный комплекс изощренных, неоднократно проверенных на практике методов и средств, созданных мной для того, чтобы воплотить мои планы в жизнь. Далее, я утверждаю, что разумное насилие полезно для всего человечества – как весь комплекс насильственных мер, так и каждый его элемент в отдельности. В частности счетчики радости, раз о них зашла речь.

РОМАН (с едва скрытой угрозой). А если найдется некто, кто захочет опередить вас…

ВОЙНОВИЧ (насторожившись). Что ты имеешь в виду?

РОМАН. …и попытается противопоставить вашему разумному насилию и вашим сверхполезным счетчикам радости свое насилие – неразумное и бесполезное?

ВОЙНОВИЧ (явно нервничая). Я не понял тебя, говори ясней.

(Роман опускает правую руку в карман халата, в тот же миг из него выпячиваются наружу очертания продолговатого предмета, похожего на ствол пистолета. В первый момент Войнович,
ошеломленный, становится как вкопанный и замолкает. Пауза. Войнович вновь обретает дар речи.)

Что? Ты угрожаешь мне? Это и есть твое противопоставление? Но чего ты добьешься, убив меня? Не знаешь, так я скажу тебе: сегодня толпа воскликнет: "Диктатор умер!" – а завтра эта же толпа поднимет тебя вместо флага с криками: "Да здравствует, Диктатор!"

РОМАН (упрямо, становясь в трех шагах от Войновича). Я должен убить вас.

ВОЙНОВИЧ. Ты мстишь мне за труса? Но это же мелко!

РОМАН. Вы плохо знаете меня, если так подумали обо мне. (Пауза.) Это – единственная возможность убрать вас с пути.

ВОЙНОВИЧ (устало). Народ не пойдет за тобой. Толпе никакого нет дела до чистой реки. Всего лишь потому, что люди не верят в нее.

РОМАН (загораясь). Я хочу самолично убедиться, что это не так. Вы плохо знаете свой народ!

ВОЙНОВИЧ (закипая от ярости). У тебя все равно ничего не выйдет. Ты блефуешь. Покажи, что у тебя в кармане!

(За кулисами вдруг раздаются визг автомобильных тормозов, крики и несколько беспорядочных пистолетных выстрелов. Шальная пуля попадает в окно, осколок оконного стекла ранит Войновича в щеку. Растерявшись, Роман делает шаг навстречу отцу, но Войнович с опаской
отступает назад, утирает носовым платком на лице кровь. Он поражен случившимся.)

Ты превзошел родного отца, ты нанял наемных убийц. Что ж, по крайне мере это тешит мое самолюбие: теперь, что бы со мной ни случилось, я могу быть спокоен: власть перейдет в надежные руки. (Пауза.) Боже мой, оказывается, я совершенно не знал тебя! Проклятая власть. (Делает шаг к черному ходу, потом, словно что-то вспомнив, решительно направляется к входной двери. Оборачивается.) Сейчас я уйду. Я вынужден это сделать. При этом я знаю: ты не станешь стрелять мне в спину. Ведь ты – мой сын. Сын диктатора. (Стоя уже на пороге.) Я дам тебе знак. Жди!

(Войнович хлопает дверью. Роман выхватывает из кармана халата игрушку для пускания мыльных пузырей и бросает ее вдогонку Войновичу.)

РОМАН (в отчаянии). Ненавижу! Я кто угодно, только не ты!

Занавес.

март 2008 г.