- А что там за развороченное бедро? - Вадька указал на глиняный фрагмент ноги, похожий на бедро. Бедро лежало в том месте, где было очерчено Вадькино бедро, и представляло собой ужасный вид - разломанное, полое внутри, с обрывками веревки по краям необычной раны.

- Так ты хочешь услышать сначала историю Диониса или муз? - воскликнула Катарина, и змея провалилась в ее декольте.

- Какая разница! Не томи, Катарина! Раз ты начала с Диониса-мусы... или как там его... так и дальше давай! Только объясни: где так можно было изувечить бедро? Дионис что, в автокатастрофу попал?

- Какой ты, право, неуч! Это же бедро Зевса!

- А на фига оно Дионису?

- Да-а, мифов ты не читал - это ясно как божий день. Ну да ладно... Отцом Диониса был Зевс. Как известно - ну разве что не тебе, невежде,- Зевс был женат на Гере, родной своей сестре, но ни одной юбки не пропускал. Ни одной туники, так будет точнее. Однажды, после очередных мужских подвигов от Зевса залетела прекрасная Семела - дочь фиванского царя Кадма. Гера, конечно, стерва была еще та: все уши Семеле прожужжала о том, какой ее муж красавчик, особенно когда является при параде. Семела, дурочка, и попалась: уговорила любовника предстать пред ней во всей красе. Ну, Зевс - кстати, хоть и бог, а мозгов с гулькин нос! - и явился к любимой в огненном прикиде - молнии сверкают, гром грохочет, ураган все сносит на своем пути! Короче, от терема Семелы и бревнышка не осталось! Сама же царевна сгинула в ужасном пожаре, устроенном недотепой Зевсом. Правда, перед тем как стать пеплом, успела-таки родить. От страха, наверное. Ребенок, естетсвенно, недоношенным оказался. И тут папачос проявил вдруг чрезвычайную смекалку и находчивость. В мгновение ока распорол себе левое бедро и - раз - засунул в него не успевшего еще опомниться сына. Быстренько зашнуровал бедро, как свои золотые сандалии, и положенный срок исправно вынашивал, точнее, выхаживал сына.

Катарина вдруг замолчала, задумчиво обвела взглядом ложе, обернулась и, взяв с одинокой этажерки очередную керамическую финтифлюшку, перенесла ее на полузаставленную керамикой простыню. Финтифлюшкой оказался фаллос, готовый к труду и удовольствиям.

- А что потом? - нетерпеливо подтолкнул Катарину к продолжению рассказа Ходасевич. Видно было, что его всерьез увлек древний миф в свободной Катарининой интерпретации.

- Потом?.. А что потом? Ничего особенного: когда пришло время, Зевс развязал шнурки на бедре и вынул здоровенького Дионисика. После чего отдал сына на воспитание старой деве - нисейской нимфе.

- Дионис потом ее трахнул, когда подрос?

- А я почем знаю? Я над ними свечку не держала!.. Да, но, по-моему, мы слишком много времени посвятили бедру Зевса. Вот, глянь сюда. Ты ничего не хочешь сказать о желудке Диониса? Правда, он впечатляет?

Ходасевич мельком взглянул на глиняный желудок - клубок растревоженных змей, поморщился, перевел взгляд на сердце - изящную и одновременно щедрую кисть винограда из черно-зеленой керамики и, наконец, уставился на замерший сторожевой башней член.

- Голем, как пионер, всегда готов? - спросил Ходасевич. “Голем” у него вырвалось самопроизвольно, Вадька не придал значения тому, что вдруг вспомнил имя космического человека. Зато Катарина, напротив, подозрительно посмотрела на Ходасевича, покачала головой и только тогда ответила:

- Дионис символизировал плодоносящие силы земли, бурные, бурые, как долго стоявшая и наконец хлынувшая кровь дремучих животных. Или как поднятое из самого центра земли вино... Вадик, ты должен поцеловать фаллос Диониса,- неожиданно потребовала Катарина,- с него начинается...

- Ты что, обалдела совсем?! - перебил-возмутился Ходасевич.- С какой стати я буду целовать х.., пускай он трижды глиняный!

- Постой, не горячись! Дело не в поцелуе фаллоса, дело в самом поцелуе! - Катарина старалась говорить ровно, но Ходасевич почувствовал, как девушка едва сдерживает внезапно охватившую ее не то тревогу, не то возбуждение, не то еще какое-то похожее сильное чувство. Катарина закашлялась, и ее прорвало. Куда только делись жаргонные словечки, грубоватая ирония! Казалось, даже голос ее освободился от чрезмерной хрипоты.

- Поцелуй - всегда замкнутое кольцо. По нему, как по проводу электрический ток, проносятся наши чувства. Чем они откровенней, пылче, чем они несдержанней, агрессивней, тем больше поцелуй напоминает по форме правильный круг,- Катарина перевела дыхание.- Поцелуй - это врата в нашу душу. Без поцелуя невозможен ритуал бесконечных жертвоприношений. В поцелуе, как в объятье, мы сжимаем жертву, прежде чем принять ее или принести. Целуем губы любимого, отщипываем губами ягоду от виноградной кисти, пригубляем бокал с вином, совершаем оральные ласки - что бы мы ни делали, как бы это ни называли, все едино, все - ритуальный круговорот жертвоприношений!.. Часто мы жрем во имя или за упокой кого-то. Праздник ли, похороны, свадьба, крестины - мы неизменно жрем. Жрем - значит, жертвуем. Эту традицию, традицию священного поедания жратвы-жертвы мы переняли от наших далеких предков-язычников. Сейчас над этим мало кто задумывается. Вот ты догадывался, что у жратвы и жертвы один, общий корень?.. Но вернемся к поцелую. Сейчас ты воспротивился поцеловать фаллос бога Диониса, которого я создала для нас с тобой. Твоя брезгливость - не больше чем признак невежества. Всегда, во все времена мужское естество - орудие плодоносящих сил - боготворилось! В нем услада семьи, сила государства и бессмертие человеческого рода. Знаешь ли ты, беспросветный невежда, что в незапамятные времена молодоженам вручали на свадьбе ведерко со священной водой? Вода питала мужчину силой и усиливала плодовитость женщины. Но перед тем как отпить из ведра, будущий супруг размешивал воду деревянным пестом, сделанным в виде фаллоса. Так что, Вадик, пока у тебя между ног то же, что было и у твоих предков, будь уверен: ритуал сохраняет свою силу и значение! Целуй, упрямец!

- Ты случайно не лектор из общества знаний? - парировал Ходасевич (в душе он завидовал вдохновению, словно всполохи пожара в окнах, отразившемуся в глазах Катарины).

- Нет, я же сказала тебе: я вакханка, а ты мой Дионис. И сейчас мы устроим оргию! Но сначала... - Катарина подняла с ложа керамическую голову - одноглазое чело на ней было тронуто едва заметной улыбкой - и, отпив из безобразного отверстия, проделанного в глиняной переносице, протянула голову Ходасевичу.- На-ка, выпей ритуального зелья! Не бойся, это не отрава.

Вадька неуверенно принял голову, оказавшуюся тяжелой и скользкой, и сделал пару глотков из единственного глаза. Несколько капель стекли по уголкам его губ, шее, упали на ворот рубахи, растекшись темно-фиолетовыми пятнами. Напиток показался ему знакомым: с горчинкой, пряный, скрывающий в себе тайны десятка трав и человеческих рук, много лет назад собиравших травы и колдовавших над этим вермутом. Да, Ходасевичу ритуальное зелье показалось чудесным вермутом. Тут же вино вступило в родство с Вадькиной кровью, будто теплый плед, изнутри накрыло его тело, тотчас согрело и стало нагонять сладкий жар. Смутные желания родились в Вадькиной голове, он почти физически ощущал, как они роятся и покусывают его мозг.

- Вот черт! - непроизвольно чертыхнулся Ходасевич и потер с силой лоб.- Ты меня точно ничем не травонула? Поишь меня без конца всякой гадостью!

- Твой бог любит троицу,- Катарина расхохоталась своим прежним низким смехом. Потом, привстав на цыпочки, поцеловала Ходасевича в лоб.- Еще пять минут, Вадик - и рассеются все твои сомнения и страхи. Ты станешь обладателем того, чего тебе и не снилось. Тобой, словно смычком невидимая рука, будет вести голос, который сейчас крепнет в тебе. А пока он крепнет, я продолжу экскурсию по моей крошечной инсталляции... Да, кстати, ты понял, из чего сейчас пил?

- Ну, догадываюсь. Очень смахивает на голову циклопа. Только какое отношение она имеет к Дионису? Он что, тоже циклопом был?

- Нет, он был классным парнем, красивым, хорошо сложенным. С головой у него... и с членом тоже все было в порядке. Поэтому его обожали жрицы и шумно любил народ. А то, что ты видишь голову с единственным, как у киклопа, глазом... Разве я не сказала тебе, что мой Дионис - это собирательный образ? Бедро, ты теперь знаешь, принадлежит Зевсу, голова - ужасному великану Алоаду. Но... раз мы заговорили о великане, открою тебе маленькую тайну: на самом деле это не просто голова, это - гора. Гора под названием Геликон! - Катарина произнесла название горы таким торжественным шепотом, что у Вадьки по спине мурашки побежали.- Геликон стоит посреди Греции. Более двух тысяч лет назад на вершине горы бил волшебный источник Гиппокрена и жили три первых музы, известных мифотворцам и историкам. Муз звали Мелета, что означает “опытность”, Мнема, то есть память, и муза по имени Песнь - Аойда... Удивительно, знаешь, что? Первыми начали поклоняться музам и приносить жертвы на Геликоне вовсе не такие, как мы с тобой, творческие люди. Нет! Первыми муз стали почитать два брата-великана Алоада - От и Эфиальт. Круто, правда? Монстры - и поклоняются нежным созданиям! Но ты обратись к истории. И не важно - выдумана она или реальна! К прекрасному, тонкому, изящному первыми всегда тянулись боги и люди воинственные, властные, агрессивные! Вот, пожалуйста, пример тебе - брак Афродиты и Ареса. Она красотка неписаная, богиня любви, он тоже парень ничего, но - бог войны. Ну скажи, Афродита не могла выбрать бога получше? Ан нет! Потому что здесь, наверное, как ни в каком другом случае, действует закон единства двух противоположностей...

Ходасевич потянулся к голове-горе. Покусывания в его собственной голове стали ослабевать, переместившись далеко вниз, в область паха, и Вадьке вновь захотелось испытать немного болезненное и вместе с тем сладостное ощущение горения, покусывания в мозгу - то желания, как слепые птенцы в скорлупе, искали себе выход.

- А что если я еще хлебну... как ты его назвала, Гиппо..?

- Гиппокрена фиалково-темный, лошадиный источник. Своим существованием он обязан Пегасу, сыну редкой стервы - горгоны Медузы и владыки океана Посейдона. Имя крылатого коня, служившего оруженосцем у Зевса, происходит от греческого “pege” - “источник”.  Однажды Пегас, как обычно мотаясь по воздушным просторам, решил передохнуть на вершине Геликона. Приземляясь, ударил копытом и высек вино, то есть источник - источник вдохновения. Первое время в нем купались, набираясь вдохновения, точно мужества и отваги, исключительно музы. Сначала те три, которых я тебе назвала, потом девять юных, появившихся на свет с легкого благословения некоего Пиэра, прибывшего в Грецию из Македонии. Юные вдохновительницы заняли место трех старушек, уж не знаю, в какие глубины сознания их вытеснив. Резвились безудержно на вершине, спускались к подножию Геликона, встречая в окрестностях бродячих, будто собак, певцов и поэтов, вновь поднимались с ними на вершину, увлекали в безумные хороводы вокруг Гиппокрены, шаля и возбуждаясь, сталкивали юношей в волшебный источник, где вместе купались и, не давая поэтам опомниться, спаивали их до одурения вдохновением и лишали девственности.

- Твой рассказ, Катарина, не просто красив, не просто образ...- Ходасевич, оторвавшись от головы-горы, смачно икнул,- ...зец изящной сло... словесности. Твой рассказ возбуждает меня, Катарина!.. Прости, если что не так сказал,- Ходасевич был пьян.- Но где же они, те девять сестер? - покачнувшись, Ходасевич развел руками.- Что купались с моими предшественниками в Гиппо... по... Тьфу! В лошадином источнике!

- Сейчас ты всех их увидишь. Но сначала помоги мне сотворить небо.

- Небо?

- Да. Вот возьми и натяни так же, как первую простыню,- Катарина протянула Ходасевичу прозрачную ткань, испещренную крупными золотыми блесками, с замками-карабинами по углам. Когда вторая простыня была натянута в полуметре над первой, Ходасевич с восхищением открыл на ней огромный золотой месяц и с десятка три звезд, щедро разбросанных по прозрачному небосводу.

- Ты должен полностью мне доверять,- сказала Катарина. Она вдруг медленно стала отступать спиной от Вадима, устремив на него томный, растерянный взгляд, словно кто-то невидимый призывал ее в свои объятия, раскрытые где-то на краю земли. Уже погас свет ее глаз цвета разведенного виноградного сока, но еще доносился до Вадькиного слуха густой, как кагор, голос Катарины... Как вдруг все изменилось!

*8*

Шумной, хлесткой музыкой, как острым запахом зелени после дождя, наполнился воздух в комнате. Катарина, на лице у которой опять сверкала маска (на этот раз покрытая белой эмалью), скорчившая озорную гримаску, подхватила под локоть Ходасевича и потянула за собой. Нетвердо стоявший на ногах Вадька не сразу сообразил, чего хочет от него эта странная, беспокойная девушка...

- Танцевать!! - жарко прокричала она ему в ухо.- Оргия - это прежде всего неистовый танец! Вадька, стряхни со своих плеч и бедер груз забот и условностей! Пусть в танце выйдет с потом все непотребное, что замалчивала твоя плоть и душа! Танцевать, Ходасевич! Ор-р-гия!! - Катарина от удовольствия зарычала.- Пусть твоя тайна изойдет смехом! Знай, я - Талия, муза комедии! Комедии!..

Ходасевич неуклюже пустился в бешеную пляску, едва поспевая за быстрой и пластичной Катариной. Обегая вокруг кровати-вселенной, он пару раз задел этажерки, наконец опрокинул одну из них. Из-под этажерки с гулом выкатился бронзовый барабан лаквьетов - это только придало Ходасевичу большей смелости и задора. Вадька отважно нагнал Катарину, подхватил ее на руки, стремительно пронес над простыней-небосводом, хотел было уложить ее на ложе, да в последний момент обнаружил на Катарине маску, исполненную глубокой печали, нет - неизбывного горя. Рук Вадькиных касался прохладный венок, свитый из живого плюща. Ходасевич оторопел от такого, осторожно поставил девушку на ноги.

- Я Мельпомена, муза трагедии, повелеваю тебе: ляг! - тихо, но властно потребовала она. Вадька, отойдя от нее на шаг, послушно исполнил приказание. Простыня прогнулась, приняв его тело, и едва не проглотила его. Тут же в зад ему уперлось что-то острое и твердое, к голове подкатила волна жуткого, мерзкого, цвет которого, как показалось Вадьке, он безошибочно угадал - черного! Видимо, то непотребное, от которого он должен был избавиться в танце, но не успел, теперь грозило выйти горлом.

Ходасевич сделал попытку приподняться, но его опередила опрокинувшаяся на него откуда-то сверху новая маска. Вид ее был задумчив, мечтателен и безропотно-нежен. К бледным губам маска прижимала блестящую, как хирургический инструмент, флейту. Но музыка не звучала - по-прежнему по барабанным Вадькиным перепонкам бил хлесткий, монотонный ритм “техно”. Зато чудесная мелодия родилась в голове Ходасевича, переполняя нежностью к нежной маске. Ходасевич протянул было руку, чтобы вытереть слезы, которые будто бы выступили, как ему показалось, на глазах мечтательной музыкантши, но не успел - маска вспорхнула, как большой мотылек, и исчезла. Ходасевич, ошеломленный, так и замер с вытянутой левой рукой. В следующую секунду - раз! - и веревочная петля крепко стянула ему запястье, два! - и рука его оказалась привязанной к стойке кровати! Ходасевич тут же крутанулся на бок, ухватился свободной рукой за веревку, подтянулся, спеша добраться до узла, но Катарина ловко захомутала и вторую его руку...

Тем временем вслед за Эвтерпой, сменяя друг друга, появились и исчезли маски остальных шести муз - Эрато, Каллиопы, Клио, Полигимнии, Терпсихоры, Урании. Катарина, потешаясь над пойманным Ходасевичем, дурашливым голосом выкрикивала имена муз и, дополняя их образ, то перебирала струны неизвестного Ходасевичу инструмента, то размахивала перед Вадькиным носом рулоном бумаги и гусиным пером, то чуть не выколола глаза громадным школьным циркулем, при этом другой рукой прижимая к его груди глобус (уже гораздо позже Катарина объяснила, что с циркулем и глобусом она изображала музу астрономии Уранию, а со свитком и пером была Клио - муза истории). В тот момент, когда циркуль, направляемый рисковой рукой Катарины, раскрыл свои острые объятия в пяти сантиметрах от Вадькиных глаз, Ходасевич попытался бежать. Но единственное, что смог сделать, так это вжаться в тонкое прозрачное ложе, и в ту же секунду испытал новую сильную боль в заду. “Твою мать! - ругнулся Ходасевич.- Щас этот глиняный х... трахнет меня!”

Но Ходасевич не успел ни толком испугаться, ни родить блиц-план своего спасения - над ним нависла огромной крашеной луной лицо Катарины. Оно было прекрасно искусственной, машинной красотой - такой красотой обладают, например, модные автомобили, сверхзвуковые самолеты или даже космические ракеты. Волшебно преображенное макияжем, оно излучало серебристо-алый свет и тревожный аромат футуристической, как пронеслось в голове Вадьки, любви. Точно выбрав цель, губы девушки медленно, неумолимо, будто “Союз” к “Аполлону”, приближались к Вадькиным губам. Еще миг - и они стыковались! Совсем близко сверкнули иллюминаторы бледно-зеленых Катарининых глаз. Терпкий вермут сквозь шлюзы губ хлынул в рот Ходасевичу. Он поперхнулся от неожиданности, прыснул на Катарину вином, хотел вскочить, но в этот миг Катарина оседлала его. Ходасевич вскрикнул, пронзенный вдруг резкой болью - фаллос Диониса вновь атаковал Вадькин зад. Ходасевич резко изогнулся всем телом, дабы избавиться от глиняной дряни. “Черт! Интересно, таку ж незручнисть - ать! ать! - испытывали запорожские казаки - вот зараза на мою задницу! - когда ляхи - ать! - сажали их на кол?” Кряхтя и извиваясь всем телом, Ходасевич порадовался про себя, что не утратил чувство юмора даже в таком идиотском положении, когда керамический истукан - ать! - едва не сделал его педерастом. Наконец Вадька изловчился, схватившись за веревки, подтянулся к изголовью... и в этот момент глиняный фаллос согнулся под ним. “Надо же, и х... сделан из гибкой керамики! Ну Катарина дает!..” И Катарина, словно подслушав его мысли, чем-то тяжелым заехала ему между глаз.



 1    2    3    4    5    6    7    8    9